Владимир Ионов - <a href="/cdn-cgi/l/email-protection" class="__cf_email__" data-cfemail="7a2e150e57290c1f0e3a171b131654080f">[email protected]</a>
— Вот тоже!.. Кто же разбрасывается такими журналистами? Хотя… «Незаменимых у нас нет?» А зарплату урезать не грозил? Если только посмеет, уходи. Жлобов, не понимающих горе, надо учить. Без работы не останешься — я помогу.
— Спасибо за заботу и доброту, — всхлипнула Нина. — Да, вот ещё что… Звонили от мэра, спрашивали: знаю ли я о контракте Саши на выборы?… Он что-то говорил мне ещё зимой, но я не помню сейчас…
— А что ты ответила на звонок? — быстро спросил Волгарь.
— Я сказала, что поищу договор.
— Молодец. Именно так и надо было сказать. Пусть думают, что контракт был, и ты всегда сможешь заявить свои права на него. Иначе мэр «забудет» обязательство, которое давал Саше. Насколько я знаю, обещания были немалые.
— Могу представить… Мэр — специалист по обещаниям. Перед выборами он обещал вернуть редакции наше старое здание, но пока так и сидим в полуподвале…
— И редактор у него на «поводке», — продолжил её мысль Волгарь. — И, может, даже в строгом ошейнике. На втором сроке такие, как ваш мэр, матереют быстро… Был «Женя десять процентов», теперь доберётся в «откатах» до двадцати. Но это зависит и от вас, насколько честными вы окажетесь в освещении жизни города и работы мэрии.
— Ой, не знаю, не знаю… По-моему, у нас нет таких, каким был ты. Вот честно: городу очень не хватает тебя… Это правда.
— Ладно, Нина, — остановил ее Волгарь — Держись. И включайся в работу. «Ведь жизнь кончается не завтра», как писал поэт. А я сегодня могу сказать: она не кончается никогда.
Душа Волгаря поднялась в прозрачную синеву, легко покружила в ней, оглядывая пространство. Заметила запятнанную Душу Сарафанова, опустилась рядом.
— Нина думает о тебе. И ты продолжай думать о ней. И осмысливай прошлую жизнь. Осмыслишь, будешь видеть всё, что оставил там.
— Тебе легко говорить, — отозвался Сарафанов. — Да и хрен ли было не жить при защите столичных брэндов…
— Каждый, Саша, по-своему проживает жизнь. Я прожил её так, как считал нужным. Ты — как хотел. И каждого из нас узнали Здесь по делам нашим… Думай. А я присмотрю, чтобы мэр не обидел Нину.
Волгарь сосредоточился на мэре, и увидел его в комнате отдыха за кабинетом. Градоначальник сидел на диване, держа на коленях изящный черный ноут и не решался его раскрыть: а вдруг и на его маленьком, всегда таком отзывчивом экране всплывет нечто непрошенное, как на тех двух ноутбуках в кабинете?…
«Да ладно, — успокаивал себя мэр. — Ну, пишет кто-то… Пусть пишет! Читает-то это кто? Вот возьму сейчас и открою. И что? — Зажмурившись, как шкодливый пацан, он откинул крышку ноута, и осторожненько, искоса заглянул в экран. — Мать! — вырвалось у него со стоном. — Достали вы меня! — Но быстро взял себя в руки: — Это вам кажется, что достали!.. Этот Крутой-Сарафанов и не работал у меня в штабе. Попробуйте доказать! А докажете, есть закон — наследник первой очереди может претендовать на что-то только через полгода. Через ПОЛГОДА! А за полгода или шах… возглавит другое ведомство, или ишак сдохнет!.. Чёрт, а что же я ему обещал на самом деле?»
Не пытаясь стирать пульсирующую на экране фразу «По долгам надо платить», мэр нашел папку с файлами предвыборного штаба, щёлкнул курсором в фамилию «Крутой» и к немалому удивлению прочитал совсем не тот текст, что когда-то набирал сам: «Ты обещал Александру Сарафанову за работу в твоей предвыборной кампании 10000 (десять тысяч) долларов наличными и продать по балансовой стоимости BMV из гаража мэрии. В связи с обстоятельством, которому ты был свидетелем, долг без лишней волокиты должна получить его супруга Нина Сарафанова».
— А ты кто такой? — в замешательстве отстучал мэр по клавиатуре.
— Я тот, кто, зная тебя, отказался работать в твоём предвыборном штабе. В миру меня звали Владимир Волгарь, — высветилось на маленьком экране.
— Помню такого. Ну, и что? Ты пугать меня вздумал?
— Я никогда никого не пугал. Но, кто заслуживал, всегда получал от меня по заслугам.
— Интересно. И что же ждет меня, если я не поведусь на угрозу?
— Сообщение на всех электронных билбордах города, что мэр — бесчестный человек. И перечень выкрученных откатов: с кого, за что и сколько.
— Ну, ты только попробуй! Я весь ваш Тот Свет переверну!
— Для этого надо быть Здесь и обладать волей Создателя. У тебя есть три дня, чтобы заплатить по всем долгам. — И Волгарь погасил экран ноута, отброшенного мэром на диван.
«Делааа! — пробормотал мэр. — Позвонить тестю? Примет за сумасшедшего…» — На ослабевших ногах он перешёл в кабинет, вызвал финансиста штаба и заведующего общим отделом мэрии.
— Так. Я, кажется, уже говорил вам, что надо вызвать журналистку Сарафанову и рассчитаться с ней по обязательствам предвыборного штаба. Насколько я помню, мы были должны её мужу деньги и списанный автомобиль. Его балансовую стоимость вычтите из денежного долга. На всё про всё даю вам два дня.
— А как мы всё это будем оформлять? — спросил зав общим отделом?
— Ты, что, пацан? Мне учить тебя надо? — взорвался мэр.
— Всё будет нормально. Мы проведём это через предвыборные расходы, — поспешил успокоить финансист.
— Свободны. — Отпустил их мэр.
Глава 24
Тур «последней народной артистки СССР по городам и весям матушки России» оказался совсем не таким, как представлял себе Диванов, когда соглашался пускаться в него с Матроной. Ему-то думалось, что соседка по дружбе возьмет его в свой вагон, что будут они колесить исключительно по большим городам, где их станут встречать цветами первые лица, устраивать в лучших отелях, принимать после концертов в загородных резиденциях за хорошо накрытыми «полянами», одаривать на прощание совсем непростыми сувенирами. А они с Матроной будут широко улыбаться и обещать ещё и ещё раз вернуться в такой прекрасный город, к таким чудесным людям.
На деле всё вышло иначе. Вот уже второй месяц они колесят по стране, и «веси» встречают их куда чаще, чем большие города. А это клубы какой-нибудь бывшей фабрики или завода, в лучшем случае — зал провинциального театра на пятьсот-шестьсот мест, полупьяная публика. В областных центрах — концертные залы местных филармоний, иногда — дворцы спорта с холоднющими подмостками, неистребимыми сквозняками и всё с той же беснующейся публикой.
«Голодна и неказиста жизнь народного артиста!» — повторял Диванов до и после каждого концерта, когда переодеваться приходилось в тесноте мало приспособленной гримёрки, жить в гостиницах, где понятие о горячей воде истреблено, как класс, и питаться отнюдь не в «Арагви». «Ну, народные-то артисты и сыты, и казисты, — отвечал ему никогда не унывающий ударник, намекая на то, что у Матроны и на гастролях иная жизнь. Её, как правило, встречают едва ли ни первые лица города или региона, куда-то увозят от группы, и появляется она на прогон или перед самым концертом вполне довольная жизнью. Это не мешает ей быть до чертиков строгой на репетициях и до самозабвения отдаваться песне на концертах.
К чести Диванова надо сказать, он ни разу не лажанулся ни на репетициях, ни тем более на концертах, и у Матроны не было к нему претензий, она не обзывала его кретином и не налетала ястребом, как однажды налетела на клавишника. Но походная жизнь уже надоела ему до чертиков, и в гостинице, на ночь глядя, он, чтобы побыстрее забыться, надирался с кем-нибудь из музыкантов. Однако даже спьяну не позволял себе осуждать за что-либо Матрону. Она, правда, как-то спросила его:
— Вы там, наверно, языки уже исчесали об меня?
— Не знаю. Я не чешу, тех, кто чешет, не слушаю. Не любо это мне, — ответил он.
— А что ещё тебе не любо, казаченько?
— Да казаком-то, видать, был мой дед. Отец — сын казачий. А я, как хвост собачий… Болтаюсь тут…
— Э, Димоон! — протянула Матрона. — Не нравятся мне такие разговоры. — Присела напротив. — Ну-ка, рассказывай, чего у тебя не так?
— Не так я представлял себе твою жизнь. И свою — тоже, — признался Диванов.
— Ты думал, я в шоколаде по самые некуда?… А я уже падаю после концерта. Хорошо, мягкий диван подставляют… Такова наша жизнь, Дима.… Что сделаешь, если уродились такими… Уходить на покой? Выставлять на аукционы барахло и брюлики? Не в той стране живем: больше будет разговоров, чем денег. Хорошо ещё, что завела магазин, пустила свою линию духов на фирме приятеля, радио чего-то бормочет… Оплатить счета хватит. А жить-то на что?
— «Как все, как все», — вспомнил Диванов слова её старой песни.
— Это, может быть, было бы и лучше. Да ведь черт занёс нас в другую сторону…
— Занёс, — согласился Диванов. — Но, как занёс, так пусть и выносит… Ты не обижайся, если я скажу, что уже наелся. Я, оказывается, мало приспособлен быть летучим голландцем…
— И что ты этим хочешь сказать, соседушка, дорогой? — насторожилась она.
